Возвышенное отношение к женщине в эпоху Возрождения не всегда было связано с ценностями брака. И разве долгое время историки не уделяли максимального внимания тому взрыву чувственного язычества, которое нескрываемо проявилось в Италии в XV в. и распространилось в остальной части Европы? Сиджисмондо Малатеста заново отстроил в Римини церковь в честь святого Франциска, но, как заявил Пий II, «он его заполняет до такой степени языческими произведениями, что храм кажется не христианским, а языческим, где поклоняются демонам. Ранее он воздвиг гробницу своей наложнице, великолепную и по материалу и по исполнению, на которой, согласно языческому обычаю, он приказал выбить такую эпитафию: „Посвящается божественной Изотте”». Лоренцо Великолепный назвал Рим «местом встречи всех пороков». Обнаженные куртизанки танцевали перед Александром VI. В период понтификата Юлия II самой известной и бывшей на виду женщиной в Риме была гетера Империя, модель Рафаэля и любовница банкира Киджи. Перед Львом X играли непристойную пьесу его друга Биббиены «Каландрия», чувственное и злонравное произведение, вдохновленное образами Плавта и Боккаччо. Кардинал Биббиена, рафинированный тосканский ученый, вел совершенно распущенную жизнь. Он распорядился, чтобы его комната для купания была расписана фресками на сюжет Венеры и Амура. И он был лучшим другом папы, который ценил в нем прекрасного знатока античной литературы, искусного дипломата, очаровательного собеседника и великолепного организатора. Не обратился ли Рим снова к язычеству? Еще в конце XVI в. Аннибале Карраччи получил от кардинала заказ на картины мифологического содержания, которые до сих пор составляют славу дворца Фарнезе: изумленный посетитель видит на них триумф Вакха и Ариадны, Кефала, похищенного Авророй, нереиду в объятиях тритона.

Отказ от аскетизма был открыто провозглашен в трактате «De voluptate» [199] Лоренцо Валлы (1431) и коварным приглашением открыть «добрую природу Венеры» в «Гипнеротомахни» («Сновидение Полифила») доминиканца Франческо Колонна (1499). Полия, возлюбленная Полифила, сначала дала обет целомудрия в присутствии суровой Дианы. Но потом она сама отрекается от этого обещания. Она вкушает от плода любви, «тушит факел» воздержания и обращается в религию Венеры. В эпоху Возрождения эта религия обрела многочисленных сторонников. Без сомнения, прошлое не знало другой эпохи, которая так часто и с таким воодушевлением изображала красоту женского тела. Маро восхваляет «красивый сосок» своей дамы в стихотворении, которое впоследствии становится образцом для целой серии «Эмблемы женского тела». Ронсар в «Купании Каллиреи» сожалеет о том, что не может подстеречь любовницу во время купания. Засыпая, он вспоминает о ней и во сне видит ее «тело», ее «живот» и ее «подкрашенную грудь». Даже произведения, которые должны были казаться высоконравственными, за декларированными намерениями скрывают чувственные тенденции их автора и своего времени. В «Освобожденном Иерусалиме» Тассо позволяет себе вводить в соблазн тем, что Армида наполовину обнажена, гак что «бессильная пелена, которая останавливает взгляды, не может удержать влюбленную мысль, которая, удовлетворившись внешними красотами, проникает в еще наиболее скрытые тайны». Пуританин Спенсер, который в своей «Королеве фей» стремился воспитать джентльменов, в свою очередь увлекся и созерцает с восторгом волшебницу Акразию, «распростертую на ложе из роз, томную от жары и готовую к сладостному греху, полностью укрытую, или скорее раздетую, тонкой пеленой из шелка и серебра».

Гораздо лучше, чем писатели, пламенное восхищение женской красотой выразили художники этой эпохи, которая была наделена «удивительным видением». Эта тенденция — одна из характеристик маньеристского искусства после столетий стыдливого Средневековья. «Аллегория, мифология, история, Библия, мученичества святых, — как писал Ж. Буске в своей великолепной книге, — все предоставляло маньеризму возможность обнажить женщину. Венера, Диана, музы, Ева. Вирсавия, Юдифь, целомудренная Сусанна, Лукреция, святая Екатерина на своем колесе, святая Магдалина в своей пустыне, добродетели, свободные искусства — короче, все становилось всего лишь только поводом для того, чтобы изобразить один и тот же сюжет — женское тело».

Эта эротическая экзальтация, которая тогда оказалась общей для всей Европы (за исключением Испании), сопровождалась еще и интересом к извращенности. Кранах и Дейч [200] любят представлять Венеру, облаченную в прозрачные покровы, в огромной шляпе или с причудливыми перьями на голове. Художники были склонны изображать сцены якобы случайной нескромности: нимфы играют в воде, когда появляются сатиры; Сусанна охвачена притворным ужасом, когда видит приближающихся старцев; Давид созерцает похотливым взглядом купающуюся Вирсавию. В обстановке чувственности гомосексуализм становится одним из явлений эротики. Средние века решительно отвергали «греческий порок». Но следующая эпоха, наоборот, переодела его в измышленные одеяния эллинистических мифов. Он был известен в итальянских просвещенных кругах, во Флоренции, как и в Ферраре, и на всем полуострове, и распространился в нижних слоях общества, несмотря на угрозы проповедников. В новелле Банделло1 [201]умирающий цинично заявляет монаху, который пытается его исповедывать: «Развлекаться с подростками для меня естественнее, чем для других людей пить и есть, и вы меня спрашиваете, грешил ли я против природы? Идите, идите, мессир, вы понятия не имеет о том, что это за удовольствие!» Некоторые историки обвиняли в гомосексуализме Микеланджело: это обвинение, без сомнения, чрезмерное, ему явно не хватает доказательств. Однако известно, что в 57 лет он влюбился в молодого человека Томмазо Кавальерн и посвятил ему несколько самых прекрасных своих стихотворений. Напротив, едва ли можно колебаться по поводу Леонардо, на картинах которого часто изображены лица с двусмысленным выражением, и даже его Джоконде, вероятно, присущи мужские черты (говорить об этом стали не так давно). Дж. А. Бацци [202] был прозван Содома, и сам этим хвастался. Рассказывают, что молодой Исаак, которого он написал для собора в Пизе, оказался воплощением «миньона» (Ж. Буске). Мужской гомосексуализм был в моде при дворе Генриха III и в елизаветинской Англии: об этом свидетельствует «Эдуард II» К. Марло и любовные сонеты Шекспира, посвященные мужчине[203]. В эпоху Ренессанса распространилось и другое сексуальное извращение. Разве не инцест имеется в виду на многочисленных полотнах немецких, итальянских и голландских художников, написанных на сюжет истории библейского Лота и его дочерей?